Капусту, кочаны которой сиротливо теснились на пустом огороде, он убирал, перерубая кочерыжки ловким ударом топорика, на бегу, представляя себе, что рубит головы врагам. Не прошло и десяти минут, как овощи были упакованы в мешки из плотного полуэтилена. В другое время Сашка потратил бы на такое дело вдвое больше времени, постоянно отвлекаясь — например, представляя, как раньше по небу самолеты летали. Но сейчас чувствовал, что тянуть не надо. Отец не шутил насчет секретного дела.
Когда все заняты сборами, каждая пара рук на счету.
«Как приятно делать полезные вещи», — подумал он, вытирая руки тряпкой, когда услышал знакомые шаги.
— А ты молодец, — отец поглядел на свои наручные часы, когда они с дядей Гошей подошли к Сашке. Оба уже были одеты по-походному. Летом в таких куртках можно было не бояться страшных энцефалитных клещей — ни одной щелочки нет, так все прошито. На дядьке она смотрелась мешковато — тот сутулился, горбился и выглядел хуже, чем когда ел вареники. Глаза у него бегали, руки теребили завязки на одежде. Ноги в сапожищах сорок седьмого размера то поднимались, то опускались.
Все говорило о том, что приближаются дни затмения, которые бывали у него каждую весну и осень, когда он рвался убегать, бился головой об стены, орал и царапал руками лицо. Раньше, когда бывало совсем плохо, его запирали в комнату с мягким ковром и матрасами на стенах. Но в последние годы он был смирный, хватало отвара валерьяны.
— Сходи к Федору на конюшню и возьми Чернушку, -— начал инструктировать Младшего папа. — Он в курсе, но напомни, что это я сказал, если старый черт опять будет бурагозить. Пусть даст тебе новую телегу… которую он подлатал неделю назад. Ружжо возьми. И поезжай к Пустырнику. Скажи ему, чтоб не задерживал сборы, и помоги отвезти все, что он покажет, на сборный пункт. И еще. Пусть отдаст тебе свое радио. Дед говорит, что не надо лишнего в эфир болтать. Раз уж мы задумали оставить заринских с дыркой от бублика, надо чтоб комар носа не подточил.
Да, Сашка знал, что Заринску может не понравиться их самовольный отъезд в другие края. Там их считали если не своими рабами, то детишками, которые без родительского разрешения шагу не должны ступить. А еще к власти пришел новый правитель, и даже не сын прежнего, а какой-то хрен с горы. Бергштейн его звали. И он с самого начала заявил, что будет и с дальних поселений три шкуры драть, чтоб не зазнавались. А еще предписал им отчитываться о каждом гвозде на складах и зернышке в закромах. Еще ходили слухи, что скоро поставят гарнизон из чужих, и тогда не забалуешь... Поэтому и решил совет, где собрались все взрослые, вещи паковать и сваливать на юг. А разговоры по радио могли подслушать чужие уши.
Радиосвязь соединяла их тонкой ниточкой с Заринском, другими городками вроде Киселевки да еще с несколькими ближними хуторами, на одном из которых жил мужик по прозвищу Пустырник — единоличник, но лучший в деревне, да и во всех известных им местах пчеловод. Еще разведчики с собой рацию брали, когда уходили далеко. Исправных радио было по пальцам пересчитать, да и ухаживать за ними было сложно, но другого способа поговорить с тем, кто за десятки километров — не было. Не докричишься.
Фамилия Пустырника была Мищенко. Сам он говорил, что предки его были не из «хохлов», как у деда Федора (старый Данилов говорил Сашке, что слово это обидное и так нельзя, но сам Мельниченко вроде бы не обижался). А из кубанских казаков. «Прапрадед сначала царю-батюшке служил, а потом товарищу Буденному, — говаривал когда-то Мясник. —Много кому бошки срубил своей шашкой».
Странный это был человек и страшноватый. Все его вроде и уважали, но дружбу с ним никто не водил. И на городских праздниках и сборищах его никогда не видели. Он приходил изредка — в своей парадной шляпе с широкими полями, совсем как в кино (больше никто таких не носил). Примерно такую же, но с сеткой на лице он надевал, когда возился с ульями.
Дорога предстояла длинная. С собой Сашка взял кулек тыкверных… тьфу, тыквенных семечек. Откуда это слово взялось? Дед один раз пошутил. Это он раздобыл семена, до него никто их не выращивал. Назвал овощ смешной иностранной фамилией. И другие подхватили… Сам он говорил, что слова мутируют гораздо быстрее, чем люди. Даже в Киселевке были у людей свои словечки. А уж у заринских таких словечек и отличий были десятки. И очень хотел дедушка услышать, как говорят на своих языках в других краях, за тысячи километров. И как меняются эти языки. Но стар он уже был для путешествий, да и самоубийственное это было дело — в такую даль идти.
Семечки, конечно, невеликая ценность, но их можно пощелкать в дороге. В своих фантазиях Сашка представлял, как с этого пути начнется его большое и полное опасностей приключение.
Глава 2. Прокопа
До хутора было километров шесть по прямой. Но так летит только птица, а ему придется объезжать руины и завалы. Несколько скоплений больших старых домов, организованных в ровные квадраты, отделяли хутор от деревни. Это и были Микрорайоны. Пешком бы он везде прошел, а лошадка по дорогам, где много стекла и обломков металла, может проехать, а может и копыта поранить. «Если она у вас копыта поранит — вы у меня копыта отбросите». Так любил говорить главный конюх, выдавая общинную лошадь под честное слово.
Там у одинокого пчеловода был двухэтажный дом, который называли коттеджем, пасека и большие земельные угодья. Хотя сейчас любой мог брать столько земли, сколько сможет обработать. И любой дом, который сможет починить. Вот он и брал много, потому что был силен и много трудился, хотя и не было у него помощников, а его взрослые сыновья давно жили отдельно.
В самой деревне все было вроде как и чье-то, но одновременно общее. Правил писанных на бумаге не было. Все решали по-свойски.
Раньше на хуторе жил отец Пустырника по прозвищу Мясник. Как говорили, прозвище тот заработал не потому, что забивал скотину и разделывал мясные туши, хотя и это он умел, а потому что никто лучше него не умел рубить и резать людей ножом — и в пьяной драке, и в настоящем бою.
Он отличился в войне с алтайцами, еще когда в алтайском Заринске правил кровопийца Мазаев, а дедушка и товарищ Богданов жили в городе Подгорном (от Прокопы далеко на запад, возле самого Новосиба). Подгорный тот в Сибирскую войну до основания сожгли.
Нрава он был буйного. Когда только начали обживать Прокопу, пару человек покалечил в ссоре, хотя те первые полезли. Его побаивались, но он был самым умелым охотником и воином в деревне.
Мясник этот умер еще до Сашкиного рождения — из-за рака, как говорили. Многие поумирали от него. Пока Сашка был маленький, он представлял, как рак клешнями прогрызает людям нутро. Главное, думал он, не проглотить ненароком личинку рака, чтоб тот внутри не вырос. Поэтому он купаться боялся. До сих пор плохо плавал, помня тот страх. Но правда оказалась проще и страшнее. И защиты от этого не было, потому что дело было не в личинках, а в клеточках человеческого тела, которые, как и люди, могли сходить с ума и тогда начинали пожирать соседние. Любой внешне здоровый человек мог внезапно почувствовать недомогание и сгореть за месяц, а то и за неделю. А мог гнить год и больше — кому как повезет. И лекарства от этого у них не было. Даже в старом мире не было.
Сыновей у Мясника, которого тоже звали Александром, было несколько, но более всего в отца пошел старший. Ему совет и решил отдать дом. Отец научил его многому, и тот уже смолоду был хорошим следопытом. И из ружья валил любую дичь, и капканы с силками ставил. Уходил в лес и возвращался с мешками кедровых шишек и шкурками лис, песцов и прочими. Не брезговал и волками, случалось, добывал и медведей, и тогда в деревне был пир горой. А уж зайцев и белок бил десятками.
А почему его звали Пустырник? Наверно, потому что бродил по пустырям. А еще успокаивал, совсем как эта травка. Кулаком в челюсть или дробью из ружья 12 калибра — насовсем. Возмужав, освоил он еще и редкую науку пчеловодства. Мед был ходовым товаром. Он и для здоровья полезен, и подсластитель хороший, и консервант. Они, конечно, давно наловчились варить варенье из ягод без сахара, четыре-пять часов на водяной бане, пока не получалась вкусная густая паста. А позже стали делать и собственный свекольный сахарок — сладкую водичку, которая при сгущении превращалась в бурые комочки. Но с медом все это и рядом не стояло. Хорошо было пить чай с малиной, но с медом еще лучше. Правда, самого чая у них не было лет тридцать. Он ведь рос в далеких странах — Кавказе, Африке и Индии. Поэтому заваривали брусничный лист, иван-чай, мяту, мелиссу и другие травки и листочки.